Пополам

Во дворе нашей пятиэтажки были качели, куст орешника и огромная пышная лиственница, залезть на вершину которой было особым удовольствием. Именно с нее гордо спикировал американец Джефри, который вместе с младшим братом Майклом и родителями эмигрировал в конце 80-х из США – это была известная история, их тогда еще часто по телевизору показывали. Оба сына были определены как раз в нашу школу. А с лиственницы Джефри упал, так как тоже оказался страсть как охотлив до русской растительности, увлечение которой вскружило ему голову, что по-видимому и послужило причиной падения. Еще у нас во дворе была старая деревянная песочница, в ней почему-то преобладал гравий, и старательному малышу приходилось порой ой как потрудиться, утрамбовывая камни в пластмассовую формочку. Там же, недалеко от дома, произрастали те самые три тополя, свозь которые проходил мой тернистый путь в хоровую студию. Мы любили наш уютный дворик, служивший не только местом для игр, а так же и концертной площадкой, и укромным уголком, кишащим захватывающими дух ночными историями о разных восставших из ада личностях. Он был и местом для испытаний наших пиротехнических новинок, устройствам которых позавидовали бы многие пылкие умы секретных аббревиатур. Ну так вот, в этом самом дворе, как раз между орешником и липой валялся старый «Запорожец». Именно «валялся», ведь элегантное звучание слова «припаркован» очевидно уже давно померкло в коррозиях его витиеватых воспоминаний. Стекол в нем уже не было, капот тоже вероятно где-то «потерялся», и лишь хребет ржавых и искорёженных пружин напоминал о некогда уютных сиденьях резвого украинского авто, ныне всеми забытого и истлевшего во времени. Кому пришла отважная идея распилить «Запорожец» пополам, мне или моему школьному товарищу Кириллу, я уже точно не помню. Но идея была молниеносной и взбудоражила нашу детскую фантазию, мгновенно выдавшую, как нам тогда казалось, гениальный план. Кирилл, будучи к своим десяти годам уже бывалым дачником и виртуозным обладателем мастерков, тяпок, вил и прочих там юрких мотыг, которыми кишел их стройный сарайчик, обитый рубероидом (сдается мне, что этот долгожитель до сих пор радует глаз окрестных приверженцев огородного отдыха), так вот Кирилл, деловито поправил шапочку цвета проснувшейся совести и объявил: - За неделю должны управиться! Вопрос «зачем?» нас не тревожил вовсе! Этот вопрос для слабаков, а мы же горели энтузиазмом первооткрывателей и светились азартом шаловливого малыша, сующего пальцы в розетку. - Нужна болгарка, - с обыденной легкостью в голосе сообщил Кирилл, и от этого слова тут же повеяло чем-то недосягаемо-далеким, с золотыми песчаными пляжами и искрящимся синем морем, ласкаемым солнечными лучами. А еще в звучании этого слова было что-то очень нежное и трепетное от чего становилось даже слегка неловко, но в то же время почему-то уютно. Лишь потом я с разочарованием узнал от умудренного опытом друга, что этот инструмент не имеет ничего общего с манящими теплыми странами, о которых мечтал каждый гражданин нашей заботливой Родины, и уж тем более с их прелестными юными обитательницами. Болгарки, к сожалению, ни у кого не оказалось. Тогда я побежал домой, порылся там в чемоданчике с инструментами и выудил от туда ножовку по металлу – многим зубьям ее полотна, судя по всему, уже давно была не свойственна твердость характера, а иные и вовсе потеряли себя среди штампованного однообразия стальных коллег. - Ничего, - сказал Кирилл, - у меня дома есть еще одна. Завтра притащу, а пока этой попилим. И мы стали пилить. Наш энтузиазм угас примерно через полтора часа, к тому моменту мы продвинулись сантиметра на три – зубья ножовки стерлись, и теперь она больше напоминала линейку, с помощью которой послушный школьник, каждый раз взяв новую тетрадь, был вынужден отчерчивать поля. - Ровно четыре клеточки! - произнесла Татьяна Анатольевна, моя первая учительница, в далеком 1986 году, и вот теперь, спустя столько лет, это внезапно всплыло на поверхность моей и без того густо заселенной памяти. - Ладно, завтра продолжим. К тому же и обедать пора, - сказал Кирилл, и мы отправились по домам.

На другой день мы подошли к делу серьезней: помимо ножовки, удачно извлеченной из стратегических запасов папы Кирилла и теперь уже абсолютно новой, у нас была кувалда, зубило и еще мы с энтузиазмом поглядывали на лом, опрометчиво попавший в зону нашей неугомонной видимости, которым ловко орудовал школьный дворник. На этот раз после долгих терзаний стальной каркас поддался нашему натиску, и одна из стоек под вечер была повержена. Мы сидели, гордо задрав носы, и томно обозревали окрестности двора. На середину дороги выбежал соседский кот Гарик, с многозначительным безразличием посмотрел в нашу сторону, махнул рыжим хвостом и, шмыгнув в маленькое полукруглое окошко, растворился в таинственных лабиринтах подвала.

На третий день нашей работой заинтересовался дядя Валера, обычно самозабвенно проводивший досуг под своими некогда белыми Жигулями первой модели, в простонародье именуемыми «копейкой». Его гараж находился как раз под нашими окнами, и я частенько делал домашнее задание под монотонное постукивание его гаечного ключа, сдобренное легким матерком, что безусловно разнообразило мой словарный запас, но ни коем образом не способствовало решению уравнений и изучению математики, в которой я так и не преуспел. Дядя Валера подошел к нам, замер, изучая фронт работ и беглым взглядом нащупывая реальность, затушил о видавший виды кузов свою вечную беломорину и молча протянул нам домкрат. Мы довольные сразу же кинулись прилаживать это нехитрое устройство, суетясь, пыхтя и пытаясь всем своим видом показать, что мы-то уж точно знаем, как, где и что должно быть. Через пять минут дядя Валера не выдержал и, буркнув: - Давай сюда, мелюзга, всему вас учить надо! - быстро подсунул домкрат, и дряхлый остов, лениво похрустывая обветшалой роскошью, начал медленно отрываться от земли, поддаваясь упрямому движению рукоятки, которую усердно и бескомпромиссно вращал бывалый учитель словесности.

К концу недели про наш трудовой коллектив во главе с отъявленным автолюбителем дядей Валерой знал уже почти весь двор. Тут была и моя добродушная соседка тетя Валя, которая тут же смекнула что к чему и решила занять ответственный пост главной по продовольственному снабжению, а если короче, то она стала регулярно угощать нас изысками своего кулинарного дела, в котором, как нам всем вскоре удалось убедиться, она невероятно преуспела. Тут были и девчонки из третьего подъезда, гулявшие по двору с огромным черным терьером и искоса поглядывающие в нашу сторону; и соседский мальчик Коленька, часто прибывающий в горьких страданиях из-за нападок своей старшей сестры, не допускавшей его во «взрослые» игры, а ныне шнырявший вокруг нас и изнывающий от любопытства. И Игорь-пианист, у которого дома, распирая стены его пятнадцати метровой комнатушки, стоял огромный концертный рояль – как ему удалось затащить его на пятый этаж без лифта, а уж тем более протиснуть в дверь захудалой квартирки, для меня и по сей день остается загадкой. И вот так постепенно добрая половина нашего дома оказалась вовлечена в казалось бы безумную затею двух мальчишек, с легкой руки которых и заварилась вся эта каша. Вопрос «Зачем?» так и оставался висеть в вакууме, не потревоженный увлеченным безразличием обитателей нашего двора.

К выходным экватор был пройден и дело пошло быстрей. И тут вдруг появился Костик с четвертого этажа, долговязый парень в кедах «два мяча» и синей «олимпийке». Он слыл злостным хулиганом и пронырой, хотя мне не удается припомнить ничего такого, что бы порочило его честь, за исключением того, как однажды он лез по балконам в свою квартиру, очевидно позабыв дома ключи и распевая на весь двор: «А-ап, и тигры у ног моих сели!», а кто-то еще тогда не по-доброму обозвал его пьянью и шалопаем и громко хлопнул форточкой. Костик похоже недолюбливал нас с того раза, когда мы с Кириллом подожгли старый пластмассовый пулемет «Максим» у меня на балконе, и когда нам очевидно наскучило лицезреть жалкий образ догорающего орудия революции, и мы просто ушли гулять, а бедняге Костику, балкон которого находился как раз над нашим, пришлось некоторое время пострадать от задымления и угарных газов. Он потом долго орал на нас словами, значения многих из которых я познал гораздо позже, а сочетания некоторых из них, до сих пор заставляют меня призадуматься. Так вот, Костику тоже стало любопытно, что же происходит уже который день под его окнами, и он, делая вид, что занят поисками то ли очередного окурка - с сигаретами тогда было худо, то ли просто наслаждаясь солнечным утром, плавно лавируя между тополями, подкатил к нам. В этот момент работа кипела полным ходом – дядя Валера бойко отдавал указания, тетя Валя как раз прибежала с очередной порцией пирожков и клюквенного морса. Мы же – неугомонно пилили! Заветный финал был близок – мы преодолевали уже середину днища адовой колесницы. Грязные, измученные, но счастливые, мы продолжали уверенно двигаться к заветной цели. Но, как только мы завидели Костика, ножовку внезапно стало перекашивать и заклинивать, а тут еще что-то всхлипнуло, и дело совсем встало. Костик, с видом бывалого реаниматолога, окинул взглядом объект нашей занятости и холодно произнес: - Нужно взрывать! - Повисла напряженная пауза. Казалось, что металл съежился под острым взором опытного верхолаза. - У меня на балконе как раз припасена пара баллонов с ацетиленом! - Мы с Кириллом шаловливо переглянулись – воспоминания о печально ушедшем пулемете еще были свежи в нашей памяти. Дядя Валера покрутил у виска, отвесил Костику увесистый подзатыльник и отправил юного пиротехника в ларек за пачкой «Пегаса» и прочими радостями взрослой жизни. Едва Костик скрылся из виду, перед нами как из под земли возник дядя Исаак – достопочтенный супруг тети Вали. В руках он держал довоенный фотоаппарат «Кодак», и, скомандовав: - Замри! Ать-два! - произвел серию снимков, которые, к сожалению, так и канули в лету вместе с этим милым и обаятельным старичком. Чудодейственное появление дяди Исаака, внезапно снова вдохнуло жизнь в наше орудие труда, и мы тут же ринулись довершать нашу недельную эстафету. Казалось азарт и пыл, исходящие от нас, передаются всем вокруг. Все увлеченно горланили шумели, подзадоривали. Игорек бил в жестяной детский барабан, откуда-то появившийся у него в руках. Черный терьер заливался громким лаем и рыл под собою землю. Малыш Коленька безостановочно носился вокруг нас, стискивая в ручонках желтый воздушный шарик и горланя во всю глотку: «Взмывая выше елей, не ведая преград!» И вдруг «Бац!» - лопнула сталь, а вместе с ней и разрастающийся пузырь воспоминаний. И вмиг все стихло, унеслось в бесконечность темноты. Всхлипнуло полотно ножовки и растворилось во времени.

«То-то же!» - унесся и угас хриплый голос дяди Валеры.

Вспыхнул задорной искоркой бодрый смех Коленьки, покатился и затерялся в уголках съежившегося покрывала детства...

Как часто мы несемся к какой-нибудь очередной заветной цели, захваченные ажиотажем, ослепленные бесконечным мельканием событий. И вот мы уже не осознаем значения наших действий и причину, по которой мы начали движение. Как часто мы задаем себе вопрос «Зачем мы делаем то или это?» И как часто мы на него действительно честно себе отвечаем или же в силах еще разглядеть этот ответ. Наши рецепторы обожжены бешеной скоростью сверкающих стремлений и пьянящим безумием кружащего, дурманящего веселья. Замотанные в лохмотья нескончаемых желаний и направлений, дезориентированные толпой, обрекающей на постепенную слепоту и безволие. Не видя и не слыша ничего вокруг, и главное, не видя и не слыша самих себя…